Православный священник и еврейский мальчик

Около восьмидесяти пяти лет тому назад в небольшом городке жил-был мальчик; еврейский мальчик из бедной еврейской семьи. Городок этот и теперь располагается в пяти стах километрах юго-западнее Москвы на том же самом месте.

Папа и мама мальчика родились ещё в Российской Империи в черте оседлости, за пределами которой евреи могли проживать постоянно только нелегально или по специальным разрешениям.

Евреи в городке составляли большую часть населения. На улицах повсюду звучал идишь. Русские, украинские, белорусские соседи зачастую знали этот язык не хуже родного удивительного местного говора, являвшегося смесью трёх славянских языков. Но важно не это. Важно то, что люди прекрасно друг друга понимали. А уж ругаться и на идише и на русском умели все.

Детство мальчика пришлось на тридцатые годы прошлого века. Это были годы укоренения Советской власти: первые пятилетки,индустриализация, коллективизация, репрессии…

Его детство – это когда постоянно хочется есть; случайная хлебная корка принимается за счастье, а нечаянно оброненная карамелька с прилипшим к ней песком, найденная на дороге, даёт повод думать, что жизнь – праздник;а самая классная игра — барахтаться в тёплой сухой шелухе от семечек на складе отходов местного завода, выпускающего подсолнечное масло; а время ношения одежды в холода делится между братьями и сёстрами; а спать укладываются на полу, подстилая под себя старые лохмотья, поскольку, кровать — роскошь, да и в крохотном жилище её просто некуда поставить.

На улице, где жил мальчик, располагался огромный (как ему тогда казалось) двухэтажный дом; не дом, а целый дворец. Во «дворце»обитал местный батюшка. Как тогда говорили: «Поп с попадьёй и многочисленными домочадцами».

Батюшка был высокого роста, толстый, неторопливый, добрый и ласковый. Его, ласковость, доброта степенность и спокойствие явно противоречили жёсткому лихому голодному революционному (в чём-то даже истеричному) энтузиазму того времени.

Иногда батюшка приводил с улицы голодного оборванного еврейского мальчика в свой «дворец»; кормил его, давал что-нибудь из одежды…

Когда подошло время идти мальчику в школу, родители решили со школой повременить;ребёнку решительно не в чем и не с чем было туда идти (тем более, в зиму).

Однако батюшка, встретив мальца, праздно шатающегося на улице в начале учебного года, спросил, почему тот не в школе.

Узнав причину, он нагрузил ребёнка ношеной, но ещё приличной одеждой, школьными принадлежностями.Среди одежды было почти новое зимнее пальто из добротного сукна. Пальто оказалось мальчику через чур велико, и его пришлось перешить. Потом это пальто донашивали сестры мальчика. И оно ещё замечательно согревало детей в долгие холодные зимние ночи вместо одеяла.

Однажды отец мальчика пришел с работы взволнованный. Советская власть переселяла их семью на новую жилплощадь с расширением.

Мальчик очень удивился, когда их новое жильё оказалась в доме того самого батюшки. В месте с ними в этом доме разместилось ещё несколько семей. Очень скоро «дворец» превратился в большой «пчелиный улей».

Семье мальчика достались две спальные комнаты на втором этаже, куда они поднимались по наружной крутой деревянной лестнице.

В одной из комнат стояла большая металлическая кровать, оставшаяся от прежних хозяев. Спинки кровати украшали кованые завитушки и блестящие шары. Целое богатство.

Мальчик вырос, переехал в другой город, женился, обзавёлся детьми, состарился.

Незадолго до смерти он, немного смущаясь, рассказал сыну про доброго православного батюшку, про его «дворец», про своё голодное и холодное детство.

Сын задал тогда отцу только один вопрос: «Сохранился ли тот дом?»

— Нет, не сохранился, — был ответ.

Семён Брагилевский